Kafiye.Net

КО ДНЮ ПОБЕДЫ

10

Гретта снова ничего не понимала. Почему офицер

громко кричит на солдат, и почему те оправдываются:

– Мы не трогали! Никак нет! Она же голопузая

шантрапа! Мы что звери какие? Нет, товарищ командир!

Никак нет!

– В санчасть девчонку! Живо!

Обнаружив на ногах липкие теплые струйки, Гретта

решила, что умирает. Ей повезло, что медсестра знала

немецкий, оказалась тактичной, и объяснила Гретте, что в

этот день девочка стала девушкой.

Потом ей позволили постираться. Подарили белых

тряпочек. Научили отмывать кровь. Намылить, замочить в

холодной воде и прокипятить, добавив пару капель

перекиси водорода. Белье Гретты снова стало

белоснежным. Девчонка начистила до блеска туфли,

старательно отпарила юбчонку, как будто в прямых

аккуратных складочках оставался единственный смысл

жизни.

Документы оформили быстро. Потом были пыльные

дороги. Конвой. И другие «дети войны»: русские, немцы,

украинцы, евреи, белорусы; замызганные, несчастные,

заплаканные, потерявшие родителей – разные. Их

перевозили из пункта в пункт. На станциях кормили

скудно похлебкой или просто кипятком с хлебом.

Местность менялась.

Потом был еще один приемник. Просто пустая

комната без мебели. С грязным полом. Гретта так и не

присела на него, не смотря на усталость. Лаковые туфельки

давили ноги нещадно. Она уже выросла из них. Но не

оставаться же без обуви! Детей распределяли по семьям.

11

Только немку никто не хотел брать в дом. Пока ее не

«порекомендовали» насильно.

– Вах! (Великий Аллах!) – возвела руки к небу Зухра,

– За что Аллах прогневался на меня, несчастную? Как же

мне ее содержать? Да на что? – причитала дородная полная

узбечка, ведя за собою Гретту по ухабистой разбитой

центральной улице, подымая пыль за собой, точно

разъяренная кобылица. Соседи кивали, сочувствуя ей в

создавшемся положении, – Вай-вай! Да что скажет мой

отец Абдурашид, раб мудрого!? Да что скажет мой свекор

Абдурахман, раб Милостивого?! Да что скажет мой брат

Абдула, раб Аллаха?! Да что скажет на это мой первенец,

Абдурахим, раб Милосердного?! Немка в доме!

Из саманной постройки, более похожей на барак,

когда-то беленой известью, а теперь облупившейся так, что

по углам торчали куски коровьих засушенных лепешек,

аппетитно пахло узбекским хлебом – абенонами.

– Фатима! – зазывала Зухра дочь издалека, подходя к

дому, – выди глянь, кого я тебе веду. Сестра будет! Нур

(свет) очей наших. Гретта называется.

К ним выбежала очень шустрая девчоночка

небольшого росточка. Чуть косолапя от нехватки

витаминов.

– Гретта? А что это у тебя в руках? – спросила

девочка.

Гретта протянула часы без стрелки.

– А-а-а, – сказала Фатима. – А ты кушать будешь?

Гретта снова протянула часы. Но Фатима

отрицательно закачав головкой, зачем ей мужские

испорченные часы?, не отставала:

12

– А ты песни петь умеешь?

– Она немка, русский, узбекский не понимает, –

сказала Зухра, поправляя платок. И обращаясь к

новоиспеченной дочери, добавила строго, – Гретта!

– Я, майне фрау!

– Мама, просто мама. Повтори. Мама! – перебила ее

Фатима.

– Я, мама!

– Ты не мама. Она мама!

– Она мама!

– Молодец, – похвалила девочка, крутанув сотней

черных блестящих косичек. Глазенки ее мелконькие

блеснули азиатским неподдельным блеском. На щеках

проявились очаровательные ямочки. Фатима улыбнулась

всеми белоснежными зубами и одобрительно хлопнула

Гретту по плечику.

– Дом! – показала она на саманную постройку. –

Повтори. Дом!

– Хаус? – переспросила Гретта.

– Хаос – это когда бардак. А в доме люди живут. Это

Дом!

– Гут. Дом!

Зухра сбросила башмаки, показывая, что в дом, как и

в мечеть, на половики надо заходить по-мусульмански

босиком. Гретта с удовольствием скинула жмущую обувь.

– Ух ты! Какие туфельки! – восхищенно произнесла

Фатима, присела пред ними, стерла пальчиками пыль с

черного лака.

– Дас ист айн гешеньк (это подарок)! – пригласила

Гретта их примерить.

13

Фатима вопросительно взглянула на мать. Обе

понимали, о чем говорит приемыш.

Зухра намочила полотенце, протерла смуглые ножки

Фатимы и позволила примерить иностранную обновку.

Лаковые туфельки оказались чуть великоваты.

Но девочка так обрадовалась новой обуви, в которой

не стыдно будет идти в школу, что чмокнула радостно

Гретту в щеку и с радостью прижала к груди.

– Меряй! – выставила пред Греттою свои старые

туфли на небольшом каблучке Зухра, – Твои будут, значит.

Гретта блаженно просунула обе ножки в мягкую

разношенную пусть и не новую, но по ноге обувь. Тоже

улыбнулась:

– Данке!

Зухра подала белокурой немке платье из

национального пестрого атласа, выкрашенного под узор

северного сияния, отломила часть лепешки, налила в пиалу

чай и строго продолжила нравоучение:

– Кто келди (пришёл), тот турдым (остался). То, что

ты немка, лучше не говорить! По-немецки не говорить!

Повтори! Не говорить!

– Не говорьить!

– Да. Не говорить. По-русски, – узбекски можно.

Повтори. Можно.

– Можно.

– Молодец. Ну что? Добро пожаловать! Обживайся! –

Зухра показала широким жестом на двор и сад и

постройки, – чем богаты, тем и примем. Раз послал тебя

Аллах, оим гуль (моя красавица, мой прекрасный цветок),

грех пренебрегать волею Всевышнего.

14

Гретта для себя мучительно переводила сказанное

теткой в цветастом платье. После обеда внимательно

оглядела двор, и на нем: листья и пыль, веточки и

лохмотья, грязные чаны, ворох белья, замоченного в

треснутом по краям черном дубовом корыте…

Скорее всего, она решила, что попала в рабство, и,

полученный хлеб должна отработать. Она робко взяла

метлу, спросив Фатиму:

– Я?

– Бери, – позволила та.

Привести двор в порядок не составило большого

труда. И вот уже она стала простирывать замоченное в тазу

белье.

Зухра, выглянула во двор, наблюдая эту картинку и,

приятно удивленная, возвела глаза к нему с

благодарностью:

– Вах!

Через месяц Гретта немного уже понимала русскую и

узбекскую речь. Девочки быстро подружились. Фатима

заплетала раз в неделю Гретте из ее белокурой ангельской

шевелюры множество узбекских косичек, водрузила на

макушку тюбетейку, чтобы голову не пекло, и

подрисовывала углем брови. Гретта благодарила ее поузбекски: «Вах! Оим гуль!», повторяя жесты мамы Зухры,

охотно включалась во всю грязную домашнюю работу.

Научилась готовить узбекский плов и печь лепешки на

открытом огне в плоской широкой сковороде. Их саманная

хибара стала преображаться на-глазах.

А еще девочки вместе ходили купаться в арык.

Вместе вычесывали над разложенным белым вафельным

15

полотенцем вшей мелким гребешком. А осенью пошли в

школу.

– Я не буду учить немецкий! – кричал Мансур друг и

сосед Фатимы, – Моего отца фашисты убили! А ты че

уставилась, фашистская морда? – обернувшись на

виноватую Гретту, вопил пацан, – Думаешь, брови

нарисовала, так я тебя за это уважать начну? Было тебе

плохо на своей неметчине, белобрысая поросятина? Что ты

к нам приперлась? Было тебе плохо?

Фатима вырастала как из-под земли меж Мансуром и

Греттой, и шипела чуть ли не по- змеиному:

– Еще раз обзовешь мою сестру – укушу!

Ребятишек разнимали, но обстановка на фронтах, а

после в общении между подростками накалялась.

Похоронки в узбекское село шли одна за другой. Зухра же

сердцем прирастала к приемной дочке. Пыталась не

нагружать тяжелыми работами. И относилась даже мягче,

чем к Фатиме, которую время от времени и за косу дернуть

могла и отругать как следует.

– Религия – опиум для народа! Бога нет. Аллаха нет!

Пишите, так Ленин сказал, – диктовал учитель.

Гретта незаметно для всех сняла с себя крохотный

католический крестик, и написала в тетрадке по-русски:

«Бога нет!» А подумала по-немецки: «Конечно, учитель

прав, Бога нет, раз он так жестоко забрал мою мать и моего

отца! И мою Родину!»

Фатима заметила жест сестры и также сняла с себя

полумесяц, вывела слова учителя на русском в своей

тетрадке, и подумала на узбекском: «Даже Гретта сняла

крест! Аллаха верно нет, раз поверг землю в засуху, забрал

16

на войну лучших мужчин и столкнул лбами народы! Даже

человек не сделал бы такого зверства. А Бог – как бы он

позволил принести миру столь страданий, кабы он был?

Мне? Гретте? Досту (другу) Мансуру? Матушке Зухре?…»

Однажды в воскресный день Фатима потащила

Гретту в заброшенные сады. Там когда-то давно-давно

басмачи жили. Их раскулачили. А сады остались. Идти

надо было далеко и жарко. Девочки взяли с собою сетки

для смокв (инжира).

Проникнув за изгородь в палисадник, они принялись

радостно собирать перезревшие теплые плоды с веток.

Фатима залезла на дерево и стала трясти его, чтобы

фрукты попадали. Гретта ловко ловила их, не позволяя

разбиваться кляксами о землю.

Но из-за разрушенной стены вдруг раздался свист.

Пять или шесть босоногих черномазых мальчишек разного

возраста, видать, тоже приметили это место.

– Ага! Попались воровки! Щас мы вам косы

повыдергаем! – мальчишки стали пихать и толкать Гретту,

пока она, не удержавшись на ногах, опрокинулась в

колючий кустарник. Тюбетейка слетела. Косички лучами

солнышка рассыпались по плечам, застряли в ветках.

Фатима, спрыгнувшая с дерева, просто рассвирепела

от ярости:

– Не тронь мою сестру! В лоб дам! – она схватила

колючую ветку акации и самоотверженно отогнала парней,

вытащила из западни сестричку, схватила сетки. И, не

успели опомниться обидчики, сестры, спасая добычу,

бросились наутек.

17

Голодное время войны закончилось голодным

мирным временем.

Девушки поехали учиться в Ташкент.

– Вах! Как же мне пережить это? – причитала Зухра,

давая в дорогу яблоки.

Фатима училась очень плохо на учительницу. Гретта

училась очень хорошо на врача. Но обе получали от

государства стипендию. Перебивались кое-как в

общежитиях. Подрабатывали кто где, Фатима на рынке,

Гретта – в больнице медсестрой.

Жили они с тех пор порознь.

Но на каникулы, как домой, а оно и стало ее родным

домом, приезжала Гретта, которую теперь звали по-русски

Рита, в узбекское село.

– Вах! – радостно восклицала буви (бабушка) Зухра,

завидев издалека легкую походку голубоглазой дочки, – да

куда же мне столько сносить обнов? Милая. Добрая оим

гуль! Аллах послал мне тебя на покойную старость!

Дивились люди, дочь-то какая беленькая у смуглянки

Зухры! Фатима, как услышит, что приехала сестричка, тут

же бросает все, к матери торопится.

И пели они. Долго пели прямо под старыми чинарами

всей семьей длинные протяжные узбекские песни до

звездной ночи. Слушали рассказы Зухры и о том, как

высоко в горах пасет овец дед Абдурашид, какой сыр

необычайно желтый и жирный недавно привез свекор

Абдурахман, как идет торговля на рынке у дяди Абдулы, и

до чего обнаглела невестка Зухры, жена Абдурахима – не

поздравила с именинами внучатую племянницу из Бешкека

Лейлу!

18

А потом обе и Фатима и Гретта приехали на

похороны Зухры, где каждый из родственников сказал о

покойной матери доброе слово.

Фатима осталась в селе работать учительницей. А

Гретта уехала в Москву. Они слали друг другу письма на

русском реже и реже.

У обоих образовались семьи. Дети. Внуки. Проблемы

семей, детей и внуков. Много проблем.

Шли годы. Фатима расплела десятки тонких косичек

и скрутила волосы на затылке в тяжелый узел смоляных

волос. Гретта их совсем обстригла под мальчишку, чтобы

легче было носить хирургический колпак. Но, отдалившись

друг от друга, сестры в душе так и оставались озорными

девчонками, слившимися в единую семью военным

временем.

* * *

Прошло много лет. Перестройка открыла границы.

Гретта Вайс нашла своих бабушек и дедушек, которые

приняли ее в Кёльне.

Советский Союз распался. Узбекистан отошел от

России. А Фатима, бедная учительница Фатима, долго не

имела возможности приобрести компьютер. Сыновья коекак перебивались гастарбайтерами в Московской области.

Иногда высылали деньги. Состарившаяся Фатима из сил

выбивалась, заботясь о семье.

Наконец, ее внук зашел в интернет.

– Гретту. Ищи мою Гретту! Гретту Вайс. Она должна

жить в Кёльне.

– Да вот она твоя Гретта, ба, – ответил смышленый

внук. – Она?

19

– Она! – с жадностью впивалась глазами в монитор

Фатима.

Названные сестры беседовали по скайпу не долго.

– Приезжай, я сказала. Насовсем приезжай, вызов я

оформлю, – твердила Гретта, подзабывшая и русский и

узбекский, и приводя тысячу правильных умных доводов в

необходимости переезда.

И Фатима подхватила юношеский ташкентский

чемоданчик, накрепко перетянула, чтобы воры не залезли.

Ведь в нем – куча подарков для Гретты: узбекский мед,

конская колбаса и лепешки! А главное, она везла реликвии

– те самые немецкие часы, пару национальных узбекских

платьев с характерным рисунком из китайского

полиэстера, их детские фотографии.

Поезд постукивал через всю Россию, а потом через

Европу.

– О! Аллах! – причитала узбечка, отхлебывала

сладкий чай, разжевывая золотыми зубами лепешки. И на

черной загорелой шее ее подрагивал от трепетного

ожидания серебряный мусульманский полумесяц, – Я еду в

Германию! Да что скажет мой покойный дед Абдурашид,

раб мудрого!? Да что скажет мой другой дед Абдурахман,

раб Милостивого?! Да что скажет мой дядя Абдула, раб

Аллаха?! Да что скажет на это мой брат, Абдурахим, раб

Милосердного?! Я еду в Германию!

Достопочтенный Кёльн чопорно и точно принимал

поезд. Раскрасневшаяся от волнения Фатима старалась

поскорее выйти на перрон, пыхтя и толкаясь. За куполом

из стекла и бетона величественного современного здания

вокзала угадывался легендарный Кёльнский собор. Немцы,

встречающие поезд, удивлялись на чуть косолапую азиатку

с черным загорелым лицом, в цветастом несуразном

платке, пытающуюся оглядываться по сторонам и

одновременно тащить на руках, а не на тележке, как у всех

20

цивилизованных немцев, допотопный чемоданчик,

обмотанный убогим резиновым ремешком с алюминиевой

пряжкой. Наверное, во всей Германии не нашлось бы столь

бедной бомжихи!

И там, в самом дальнем конце не разглядела, а

угадала Фатима по походке названную сестрицу. Гретта с

широкими голубыми глазами полными любви и слез, очень

быстро шла наперерез, ловко просачиваясь сквозь толпу.

Вся ее внешность говорила Фатиме: «Ты теперь дома!

Теперь все будет стабильно! Ты забудешь трудности и

проблемы. Твои прекрасные ямочки, утонувшие в

морщинах, снова будут беззаботно улыбаться, как в

детстве! Ты дома!»

Фрау Гретта Вайс была одета по последней

европейской моде дам Бальзаковского возраста. Ее

стройное тело облегал аккуратный молочного кашемира

костюмчик с глубоким вырезом, в который элегантно

вписывался католический золотой крестик. Светлые

вьющиеся волосы острижены и уложены в салоне.

Безупречный маникюр на идеальных ноготках. На

стройных торопящихся ножках – туфельки натуральной

белой кожи…

Женщины быстро сблизились. Резко остановились

посредине перрона, не обращая внимания на проходящих

мимо людей. Руки у Фатимы от нахлынувшей радости

разжались. Меж сестрами наземь рухнул чемоданчик.

Пряжка лопнула. О чистый кафельный перрон звонко

ударились часы без стрелки. Колесами раскатывались во

все стороны круги домашней колбасы. Но сестры не

видели этого. Они, такие разные, вдруг совершенно

одинаково, как-то театрально и не понятно для этих мест,

возвели руки к небу, одновременно воскликнув:

– Вах! Оим гуль!

Светлана Савицкая

10

Gretta yine hiçbir şey anlamadı. Neden memur

askerlere yüksek sesle bağırıyor ve neden haklı çıkıyorlar:

– Dokunmadık! Hayır! O bir holopus.

shantrapa! Biz ne tür hayvanlarız? Hayır, yoldaş komutan!

Hayır!

– Kızı banyoya götürün! Hemen!

Ayakları üzerinde yapışkan sıcak damlamalar bulmak, Gretta

karar, ölür. Hemşire bildiği için şanslıydı

Almanca gretta ne demek, gretta almancası ne demek, gretta almancası

o gün kız bir kız oldu.

Sonra yıkanmasına izin verildi. Beyaz verdi

paçavra. Kan aklamayı öğrettiler. Sabun, ıslatın

soğuk su ve kaynatın, birkaç damla ekleyin

hidrojen peroksit. Gretta’nın iç çamaşırı tekrar oldu

bembeyazlara. Kız ayakkabılarını parlattı,

düz bir şekilde sanki eteği özenle buğuladı

düzgün kıvrımlar tek anlamı kaldı

hayatlar.

Belgeler hızlı bir şekilde hazırlandı. Sonra tozluydu.

yollar. Konvoy. Ve diğer “savaş çocukları”: Ruslar, Almanlar,

ukraynalılar, Yahudiler, belaruslular; zamyzganye, mutsu

Arazi değişiyordu.

Sonra başka bir alıcı vardı. Sadece boş

mobilyasız bir oda. Kirli zeminli. Gretta asla

yorgun olmasına rağmen üzerine oturdu. Vernik ayakkabı

ayaklarını acımasızca bastırdılar. Zaten onlardan büyüdü. Ama değil

ayakkabısız kal! Çocuklar ailelere dağıtıldı.

11

Sadece Alman kimse eve almak istemedi. Ta ki o gelene kadar.

zorla “tavsiye”.

– Wah! (Yüce Allah! zuhra gökyüzüne ellerini dikti,

Allah neden bana kızgın, zavallı? Nasıl olur?

ben mi tutayım? Evet ne? – причитала дородная tam

uzbechka, grett’i inişli çıkışlı bir şekilde takip ediyor

orta cadde, arkanızdaki tozu kaldırarak, tam olarak

kızgın kısrak. Komşular başını salladı, ona sempati

– Wai-Wai! Evet, benim ne diyecek

Peder Abdurashid, bilge kulu!? Evet, kayınpederim ne diyecek

Rahman’ın kölesi abdurahman mı?! Kardeşim ne diyecek?

Allah’ın kulu Abdul?! Evet ne diyecek bu benim ilk doğan,

Rahman’ın kölesi abdurahim mi?! Alman kadın evde!

Daha çok bir barakaya benzeyen saman yapımı,

bir kez ağartılmış kireç, ve şimdi soyulmuş böylece

köşelerde inek kurutulmuş kek parçaları yapıştı,

Özbek abenon ekmeği iştah açıcı kokuyordu.

– Fatima! – zuhra kızı uzaktan yaklaştı

bak sana kimi götürüyorum. Kardeş olacak! Nur

gözlerimiz. Gretta’nın adı.

Çok çevik bir kız onlara koştu

küçük bir Filiz. Kıtlıktan biraz şaşı

vitaminlerin.

– Gretta? Ne var elinde? – soruyordu

kız.

Gretta saati ok olmadan uzattı.

“Ah-ah – Ah,” dedi Fatima. – Yiyecek misin?

Gretta saati tekrar uzattı. Ama Fatima

negatif pompalama kafa, neden ona erkek

bozuk bir saat mi?, gecikmeli vardır:

12

– Şarkı söyleyebilir misin?

– O bir Alman, Rus, Özbek anlamıyor, –

zuhra, başörtüsünü düzelttiğini söyledi. Ve adresleme

yeni kızı, kesinlikle ekledi-Gretta!

– Ben, Maine Frau!

– Anne, sadece anne. Tekrarla. Anne! – onu öldürdüm.

Fatima.

– Ben, anne!

– Sen anne değilsin. O bir anne!

– O bir anne!

– Aferin, – kız övdü, yüz çevirdi

siyah parlak örgüler. Глазенки onu мелконькие

Asyalı gerçek parıltı ile parladı. Yanaklarda

büyüleyici gamzeler ortaya çıktı. Fatima gülümsedi

tüm kar beyazı dişleri ve onayladı

Grett’in omzuna.

– Dom! – samanyolu’nu gösterdi. –

Tekrarla. Dom!

– House? – grette’e sordum.

– Kaos bir karmaşa olduğunda. Ve evde insanlar yaşıyor. Bu

Dom!

– Guth. Dom!

Zuhra ayakkabılarını düşürdü, evde olduğu gibi

camide, kilim Müslüman gitmek gerekir

yalınayak. Gretta mutlu bir şekilde ayakkabılarını attı.

– Vay canına! Ne ayakkabı! – hayranlıkla söyledi.

Fatima, önlerine oturdu, parmaklarıyla tozu sildi.

siyah vernik.

– Das Doğu ayn geshenk (bu bir hediye)! – davet etmek

Gretta deneyecek.

13

Fatima annesine soru sordu. Her iki

evlatlığın ne hakkında konuştuğunu anladık.

Zuhra ıslak havlu, esmer bacakları ovuşturdu

Fatima ve yabancı yeni bir şey denememe izin verdi.

Vernik ayakkabılar biraz büyüktü.

Ama kız çok mutlu yeni ayakkabı, hangi

sevinçle şaplak okula gitmek utanılacak değil

Gretta yanağından ve mutlu bir şekilde göğsüne bastırdı.

– Ölçün! – eskilerini grettoy’un önüne koydu.

küçük topuklu ayakkabılar Zuhra, – seninki olacak, o zaman.

Gretta mutlu bir şekilde her iki bacağını da yumuşak bir şekilde itti

yeni olmasa da yıpranmış, ama ayak üzerinde ayakkabılar. Da

gülümsüyordu:

– Danke!

Zuhra sarışın Alman bir elbise servis

ulusal benekli saten boyalı desen

Kuzey ışıkları, pastanın bir kısmını kırdı, kaseye döktü

çay ve kesinlikle ahlak eğitimi devam etti:

– Kim keldi (geldi), o turdym (kaldı). Ne

sen bir almansın, konuşmasan iyi olur! Almanca konuşmayın!

Bir daha söyle! Konuşma!

– Konuşma!

– Evet. Konuşma. Rusça, – Özbek mümkündür.

Tekrarla. Yapabilirsin.

– Yapabilirsin.

– Aferin sana. Ne oldu? Hoş geldin! Arkana yaslan! –

Zuhra bahçeye ve bahçeye geniş bir jest gösterdi ve

binalar, – ne kadar zengin, o kadar kabul edeceğiz. Bir kez seni gönderdi

Allah, oim ghoul (benim güzelliğim, benim güzel çiçeğim),

Yüce Tanrı’nın iradesini ihmal etmek günahtır.

14

Gretta, söylenenleri acı bir şekilde tercüme etti

renkli elbiseli teyze. Öğle yemeğinden sonra dikkatlice

avluya baktım ve üzerinde: Yapraklar ve toz, dallar ve

paçavra, kirli fıçılar, iç çamaşırı yığını batırılmış

siyah meşe yalak kenarlarında çatlamış…

Muhtemelen köleliğe girdiğine karar verdi ve,

ortaya çıkan ekmek çalışmalıdır. O utangaç aldı

Fatima’ya sorarak süpürge:

– Ben mi?

– Al, – izin verdi.

Sırayla bahçesinde getirmek büyük değildi

çalışmanın. Ve şimdi pelvise batırılmış germeye başladı

çamaşır.

Zuhra, bu resmi izlerken avluya baktı ve,

hoş bir sürpriz ile ona gözlerini dikti

teşekkürle:

– Wah!

Bir ay sonra, Gretta rusça’yı biraz anladı ve

Özbek konuşması. Kızlar hızla arkadaş oldular. Fatima

sarışın melek onu haftada bir kez grette örgülü

Özbek örgülerinin saçları, üzerine yüklendi

kafatasının tepesi, böylece kafa yanmaz ve

kaşlarını kömürle boyadım. Gretta ona pouzbecki’ye teşekkür etti « ” Wah! Oim gul!”. anne Zuhra’nın jestlerini tekrarlamak,

isteyerek açılacak bütün kirli bir ev ödevi.

Özbek Pilavı pişirmeyi ve kek pişirmeyi öğrendim

düz geniş tavada açık ateş. Onların saman

hibara gözlerinin önünde dönüşmeye başladı.

Ve kızlar birlikte arık’ta yüzmeye gitti.

Birlikte yayılmış beyaz gofret üzerinde taranmış

15

havlu bitleri küçük tarak. Ve sonbaharda gitti

okulu.

– Almanca öğrenmeyeceğim! – Mansur arkadaşı bağırdı ve

Fatima’nın komşusu, babam faşistler tarafından öldürüldü! Sen che

bak, faşist suratlı? – torna üzerinde

suçlu Gretta, çocuk bağırdı-kaşlarını düşünüyorsun

bu yüzden sana saygı duymaya başlayacağım. Seninleydi.

almancada kötü mü, sarışın domuzcuk? Ne sen

bize diyen olmadı? Kötü müydün?

Fatima Mansur arasında bir yerden büyüdü ve

Gretta ve neredeyse yılan gibi tısladı:

– Kız kardeşimi bir daha ararsan ısırırım!

Çocuklar farklıydı, ama cephede durum, ve

gençler arasındaki iletişimde sonra ısındı.

Özbek köyünde cenaze birbiri ardına gitti. Zuhra

kalp üvey kızına büyüdü. Denemedim.

ağır işlerle yükleme. Ve daha yumuşak davrandı,

Fatima’ya göre, zaman zaman ve tükürmek için

azarlayabilirdim.

– Din halk için Afyon! Tanrı yok. Allah yoktur.

Yaz, Lenin böyle dedi, ” öğretmen dikte etti.

Gretta herkes için fark edilmeden küçük bir şey çıkardı

Katolik Haç ve Rusça bir defterde yazdı:

“Tanrı yok!”Ve Almanca düşündüm:” elbette, öğretmen

haklı, Tanrı yok, çünkü annemi ve benimkini bu kadar acımasızca kaçırdı.

baba! Ve Vatanım!»

Fatima, kız kardeşinin jestini fark etti ve aynı zamanda onu da çıkardı

hilal, öğretmenin sözlerini rusça’da çıkardı

ve Özbek düşündüm: “hatta gretta çıkardı

Haç! Yeri kuraklığa sürüklediğinde Allah yoktur.

16

en iyi erkeklerin savaşa ve alınlarını halkları itti! Bile

insan böyle bir vahşet yapmaz. Ve Tanrı – nasıl olurdu

dünyaya bu kadar acı çektirmesine izin mi verdin?

Bana mı? Grette? Dostu (arkadaş) Mansur? Anne Zuhra?…»

Pazar günü bir gün Fatima sürüklendi

Grett’i terk edilmiş bahçelere. Bir zamanlar uzun zaman önce

basmachi yaşıyordu. Yakalandılar. Ve bahçeler kaldı. Gitmek

çok uzak ve sıcak olmalıydı. Kızlar örgü ile aldı

incir (incir) için.

Çitin arkasına ön bahçeye nüfuz ederek başladılar

sevinçle dallardan olgunlaşmış sıcak meyve toplamak.

Fatima bir ağaca tırmandı ve onu sallamaya başladı

meyve geldi. Gretta akıllıca izin vermeden onları yakaladı

yere lekeleri kırmak.

Ama yıkılan duvardan aniden bir ıslık çaldı.

Farklı beş veya altı çıplak ayaklı siyah erkek

yaş, sanırım, bu yeri de fark etti.

– Evet! Hırsızlar yakalandı! Şimdi size örgü

Çek! çocuklar gretta’yı itmeye başladı.,

ta ki ayaklarının üzerinde durana kadar,

dikenli çalı. Scullcap koptu. Pigtails ışınları

güneş omuzlarında ufalandı, dallarda sıkıştı.

Fatima bir ağaçtan atladı, sadece çıldırdı

öfke:

– Kardeşime dokunma! Bayanlar kafasından! – yakaladı.

dikenli bir akasya dalı ve özverili adamlar,

kız kardeşini tuzaktan çıkardı, ağları yakaladı. Ve, değil

tacizcileri, kız kardeşleri, avını kurtarmayı başardı,

bir anda koştular.

17

Aç savaş zamanı aç bitti

huzurlu bir zaman.

Kızlar Taşkent okumak için gitti.

– Wah! Bunu nasıl atlatacağım? – zuhra borçlu,

yolda elma vererek.

Fatima öğretmen için çok kötü çalıştı. Gretta.

bir doktor için çok iyi çalıştı. Ama her iki elde edildi

devletler burs. Перебивались var gibi

yurtlardan. Yarı zamanlı kim nerede, Fatima piyasada,

Gretta hastanede hemşire.

O zamandan beri ayrı yaşadılar.

Ama tatil için, ev gibi, ve onun ailesi oldu

ev, gretta geldi, şimdi Rusça olarak adlandırıldı

Rita, Özbek köyüne.

– Wah! – sevinçle bouvi (büyükanne) Zuhra haykırdı,

mavi gözlü bir kızın uzaktan kolay yürüyüşünü kıskanıyor-Evet
bu kadar şeyi nereye götüreyim? Sevimli. Tür oım

ghoul! Allah seni bana yaşlılık çağına gönderdi.

Şaşkın insanlar, kızı-ne kadar beyaz bir esmer

Zuhra! Fatima, kız kardeşinin geldiğini duyunca, burada

ama her şeyi atar, annesine acele eder.

Ve şarkı söylediler. Eski Çınar ağaçlarının altında uzun süre şarkı söylediler

bütün aile uzun uzadıya Özbek şarkıları

yıldızlı gece. Zuhra’nın hikayelerini ve nasıl

dağlarda yüksek otlayan koyun büyükbaba Abdurashid, ne peynir

olağanüstü sarı ve yağlı son zamanlarda kayınpederi getirdi

Abdurahman, Abdul Amca’nın pazardaki ticareti nasıl gidiyor ve

Zuhra’nın kayınbiraderi, abdurahim’in karısı ne kadar küstah – değil

Beşiktaş’tan torununun yeğenini tebrik etti

Leila!

18

Sonra hem Fatima hem de Gretta geldi.

akrabaların her birinin söylediği Zuhra’nın cenazesi

merhum anne iyi bir kelime.

Fatima köyde öğretmen olarak kaldı. İse

Gretta Moskova’ya gitti. Birbirlerine mektup gönderdiler.

Rusça daha az sıklıkta ve daha az sıklıkta.

Her ikisinin de aileleri var. Çocuksu. Torunlar. Sorunlar

aileler, çocuklar ve torunlar. Bir sürü sorun.

Yıllar geçti. Fatima düzinelerce ince örgüyü eritti

ve ağır bir reçine düğüm içine başının arkasında saç hogtied

saç. Gretta onları bir çocuğun altına kesti.

cerrahi bir başlık takmak daha kolaydı. Ama, отдалившись

birbirinden, duşta kız ve yaramaz kaldı

askeri bir aileye dönüşen kızlar.

zamanla.

* * *

Yıllar geçti. Yeniden yapılanma sınırları açtı.

Gretta Weiss dedelerini buldu

onu Köln’de kabul ettiler.

Sovyetler Birliği dağıldı. Özbekistan uzaklaştı

Rusyadakiler. Ve Fatima, zavallı Fatima öğretmeni, uzun süre değil

bir bilgisayar satın almak için fırsat vardı. Koekak’ın oğulları Moskova bölgesinde misafir işçiler tarafından kesildi.

Bazen para gönderirler. Güçlerden yaşlı Fatima

выбивалась, sevecen bir aile hakkında.

Sonunda, torunu internete girdi.

– Gretta. Gretta’mı bul! Gretta Weiss. O olmalı

Köln’de yaşamak.

“Evet, İşte senin Gretta, ba,” dedi akıllı

Torun. – O mu?

19

– O! – açgözlülükle gözlerini monitöre soktu

Fatima.

Adı geçen kız kardeşler skype’ta uzun süre konuşmadılar.

– Gel dedim. Sonsuza kadar gel, meydan okuma ben

çekeceğim, – gretta, unutulmuş ve Rusça ve

Özbek ve bin doğru akıllı argümanlar getiren

taşınma ihtiyacı.

Ve Fatima genç Taşkent aldı

valiz, hırsızların içeri girmesini önlemek için sıkıca çekti.

Sonuçta, gretta için bir sürü hediye var: Özbek balı,

at sosisi ve ekmeği! Ve en önemlisi, o emanetler taşıyordu

– aynı Alman saati, birkaç ulusal Özbek

Çin’den karakteristik desenli elbiseler

polyester, onların Bebek Resimleri.

Tren tüm Rusya’ya dokundu ve sonra

Avrupayı.

– Oh! Allah! – uzbechka, slurped

tatlı çay kek altın dişleri çiğneme. Ve üzerinde

siyah bronzlaşmış boynu titreyerek titredi

beklentiler Gümüş Müslüman hilal, – ben gidiyorum

Almanya! Evet, geç Büyükbabam Abdurashid ne diyecek,

bilge kulu!? Diğer Dedem Abdurahman ne diyecek?,

Rahman’ın kulu mu?! Amcam Abdul köle ne der?

Allah mı?! Evet, kardeşim abdurahim, köle ne der

Merhametli mi?! Almanya’ya gidiyorum!

Saygıdeğer Köln choporno ve kesinlikle aldı

tren. Heyecanlı Fatima denedi

hemen ön tarafa çıkın, şişirin ve itin. Kubbenin arkasında

cam ve beton görkemli modern bina

istasyon efsanevi Köln Katedrali tarafından tahmin edildi. Almanlar,

trenle karşılaşan küçük ayaklı Asyalı kadın merak etti

siyah bronzlaşmış yüzü ile, renkli garip

başörtüsü etrafına bakmaya çalışıyor ve

aynı anda herkes gibi ellerde değil, arabada sürükleyin

20

medeni Almanlar, Antilop bavul,

alüminyum ile perişan Kauçuk Kayış ile sarılmış

tokayla. Muhtemelen tüm Almanya’da böyle bir şey olmazdı

zavallı evsiz!

Ve orada, en uzak uçta görmedim, ama

Fatima’nın kız kardeşi adlı yürüyüşünü tahmin etti. Gretta C

sevgi ve gözyaşları dolu geniş mavi gözleri, çok

kalabalığın arasından ustalıkla sızarak hızla ilerledi.

Bütün görünüşü Fatima’ya ” artık Evdesin!

Şimdi her şey kararlı olacak! Zorlukları unutacaksın ve

sorunlar. Senin güzel gamzelerin boğuldu

kırışıklıklar, yine kaygısız gülümseme olacak, gibi

çocukluk! Evdesin!»

Bayan Gretta Weiss son giyindi

Avrupa moda bayanlar Balzac yaş. Onun

ince vücut düzgün sütlü kaşmir dar

takım elbise ile dalma yaka, hangi zarif

Katolik altın Haç uyuyor. Açıklar

kıvırcık saçlar kesilmiş ve salonda istiflenmiştir.

Mükemmel tırnaklarda kusursuz manikür. İle

ince aceleci bacaklar-doğal ayakkabılar

beyaz deri…

Kadınlar hızla yakınlaştı. Aniden durdu

önlüğün ortasında, geçenlere dikkat etmeden

geçmiş insanlar. Fışkıran sevinçten fatima’nın elleri

разжались. Kız kardeşler arasında bir bavul çöktü.

Toka patladı. Hakkında net kiremitli önlük

bir ok olmadan saat çarptı. Tekerlekler yuvarlandı

ev yapımı sosis tüm yan daireler. Ama kız kardeşler değil

bunu gördük. Onlar, çok farklı, aniden tamamen

aynı şekilde, bir şekilde teatral ve bu yerler için net değil,

ellerini gökyüzüne dikti, aynı zamanda bağırdı:

– Wah! Oim gul!

Svetlana Savitskaya

www.kafiye.net